Анатолий Максимов: «Для российского фильма новогодние дни – это воздушная подушка при столкновении с реальностью»

Продюсер «Союза спасения» − о том, что ждет зрителей в завершающем фильме трилогии о переломных моментах российской истории

Один из фаворитов «новогодней битвы», приключенческий экшн о декабристах СОЮЗ СПАСЕНИЯ заключил с «Яндексом» стратегическое партнерство в беспрецедентном объеме поддержки для кино. БК обсудил с продюсером картины Анатолием Максимовым это событие, а также расспросил его о том, что ждет зрителей в завершающем фильме трилогии о переломных моментах российской истории.

Трейлер СОЮЗА СПАСЕНИЯ стал одним из редких примеров промо русского кино, где в комментариях практически нет хейтеров, а люди, наоборот, высказывают свою заинтересованность. Как вы оцениваете зрительское ожидание в Сети?

Запуск трейлера в Интернете – это как мини-премьера самого фильма. Дело не всегда приятное, но неизменно занимательное. Как и на большую премьеру, в такие чаты люди приходят не только кино посмотреть, но и себя показать. С определенной поправкой на self-promotion пишущих это очень живой, прямой комментарий аудитории к тому, что она хотела или не хотела бы увидеть в самом фильме. Жанр этих микрорецензий, коротких и хлестких (а иначе кто их будет читать, кроме создателей фильма), по определению предполагает некий крен в сторону эмоций: чувства зрителей часто опережают их мысль, а иногда не дают ей сформироваться. Тем не менее это «точка сборки» будущего фильма в прокате. Наиболее активная часть аудитории (писатели отзывов) исподволь формирует мнение менее активной части (читателей). В цифровом мире все происходит невероятно быстро. Отношение к проекту в Интернете складывается почти мгновенно, и меняется оно потом долго и трудно. А иногда и не меняется вовсе. В реальном мире я нашел для себя своеобразный аналог этого спонтанного интернет-рецензирования. После окончания обычного киносеанса я стою в дверях зала (часто – с режиссером фильма, если он еще не охладел к своей картине) и, мешая людям пройти, стараюсь уловить последние частицы энергии, которая шла в зал с экрана. Еще бегут титры, звучит музыка, на меня выходят наши зрители (те, кто нам поверил и пришел в кино) и на глазах превращаются в обычных людей, которых так много вокруг. Но в этой сумеречной зоне, на переходе из полутемного кинозала в ярко освещенный коридор, можно точно понять, получилось или нет. И это самое главное – все остальное в известной степени второстепенно.

После нескольких лет активной ненависти к отечественному кинематографу проснулась надежда, потому что вышел ряд значительных фильмов, которые справедливо претендовали на звание кинокартин. Системная проблема в отношениях киноиндустрии со зрителем, по-моему, состоит в том, что предлагаемые ею аудитории проекты далеко не всегда заслуживают того, чтобы на них ходили в кинотеатр. В отличие от голливудского кинематографа, где фильм, естественно, часто может не получиться, но при этом останется кинофильмом. Зритель осознает, что его пригласили в кино, чтобы показать нечто, что другим способом (на дисплее, на телевизионном экране) пережить и увидеть нельзя. Да, не получилось. Но попытка засчитана. Точно хотели. С этим связаны титанические трудности в формировании бренда национального кино. Бренд всегда меряется по нижней границе качества, а у нас пока, увы, это кинокачество фильма может быть любым. И аудитория обижается. К сожалению, есть на что.

Нынешний киногод представляется мне неким пост-апокалипсисом, жизнью после постигшей наше кино несколько лет назад катастрофы в прокате и возвращением надежды на лучшее. Эту надежду вернули зрителю крупные качественные проекты, собравшие хорошую аудиторию в прошлом году. Но сейчас сформировался некий лимит доверия аудитории. Преодоление российскими фильмами планки сборов в 400 миллионов рублей вне узкого сегмента новогодних релизов кажется сегодня из ряда вон выходящим событием. Даже очень достойные картины откровенно недобирают в прокате из-за этого. Появился некий встроенный в кинопрокат ограничитель скорости для российских фильмов. Примерно два миллиона наших соотечественников сохраняют практическую веру в то, что «и наши тоже могут». Для того чтобы убедить остальных, аудитория должна поверить, что перед ней – фильм-событие, то есть нечто, чего она еще никогда не видела, и должна пойти в кино, чтобы лично поддержать или развенчать сложившуюся вокруг картины ауру чего-то особенного. Уникальный мультипликатор новогодних дней для отечественного кино – это не просто несколько спрессованных вместе выходных. Это еще и особое состояние аудитории, когда человек может чуть больше внимания и времени уделить тому, что в обычные дни считает для себя неочевидным. Несколько лет назад мы пошли в прокат на Новый год с немного более сложным фильмом, чем это принято у нас в мейнстриме, и не потерпели поражения. Мы встали в эту хорошую временнýю зону, когда зритель смог не только увидеть кино, но и обменяться с другими людьми своими ощущениями – негативными или позитивными. Получился фильм-событие. Это событие происходит не в медиаполе вокруг картины, а внутри нее самой. А еще точнее – внутри аудитории, которая решилась посмотреть фильм в кинозале вопреки упрямому тренду потреблять отечественное кино на вторичном рынке, главным образом – в Интернете. Если такая потенциально значимая картина выйдет в обычный выходной, лояльные к национальному кинематографу зрители не успеют передать свои ощущения другим. Рамки доверия публики останутся прежними: «никуда это кино не денется, потом как-нибудь посмотрим». Для российского фильма новогодние дни – это определенная воздушная подушка при столкновении с реальностью. Почти единственный сегодня шанс расширить пятно контакта с аудиторией. Не только для себя, но и для тех, кто выйдет в прокат после. Это такой микроперезапуск отношений со зрителем: посмотрите, вот что мы можем. Не мы лично, а наше кино вообще. Наверное, со стороны мы похожи на каких-то зверюшек, сгрудившихся на тающей у них под ногами льдине новогодних возможностей. Они собрались вместе в этой зоне и даже сталкивают иногда друг друга в черную воду, где их немедля пожирают голливудские хищники, барражирующие вокруг... Отечественные фильмы чувствуют себя пока в наших кинотеатрах настолько неуверенно, что их судьбу часто определяет прокатный контекст: удалось выйти за кем-то, кто вызвал к себе большее внимание в кино, значит, автоматом получил часть его кредита доверия зрителей.

У исторического фильма в формате новогодних праздников шансов не больше и не меньше, чем у всех остальных. С одной стороны, для аудитории есть очевидный дефект исторического кино – огромный, почти неисцелимый – эта история прошла. И что нам, сегодняшним зрителям, до нее? С другой стороны, если правильно угадать сюжет, на глазах у публики происходит нечто невообразимое – актуализация исторического времени: оказывается, сегодня мы, сами не замечая этого, живем еще во вчера. Потому как то, что происходит с нами сейчас, во многом предопределено нашим прошлым. На экране наступает past present, непрошедшее прошлое, как его называют в английском языке, – время, которое очевидно длится перед нами, хотя мы точно знаем, что оно давно уже миновало.

У меня есть любимый жизненный сюжет, поясняющий отчасти то, что я имею в виду. Однажды на Кинорынке ко мне подошел хозяин одного из региональных кинотеатров и очень тепло поблагодарил за АДМИРАЛА, сказал, что надо больше делать таких фильмов. Я спросил: хороши ли были сборы? Он сказал, что да, но главное было не в этом: за два уикенда у него в ресторане поблизости от кинозала выпили месячный запас алкоголя.  Зрители после просмотра активно шли туда, чтобы серьезно подумать, как же все-таки правильно обустроить Россию. Прошлое на время стало настоящим...

Согласны ли вы, что ваши фильмы можно назвать интеллектуальными блокбастерами?

Интеллектуальные фильмы или артхаус способны делать с аудиторией великие вещи. Но зритель должен быть готов к такому кино. Оно выворачивает публике мозги, ставит ей новую оптику, предлагая иное, отличное от повседневного видение мира. Конечно, я потенциально открыт к таким проектам. Но если после 12-часового рабочего дня я прихожу на ночной сеанс в кинотеатр, мне труднее войти в фильм, где форма полностью управляет содержанием. В своих картинах мы стараемся не расходовать силы аудитории на адаптацию к новым формам киноязыка. Чтобы смотреть наши фильмы, не нужно ничего знать заранее. Надо только прийти в кино и на время приостановить свое суждение (или осуждение) того, что происходит на экране, чтобы не мешать себе видеть картину такой, какой она создана, просто довериться действию на экране.

Любое кино ставит перед собой задачу обмена энергией со зрительным залом. Мы заряжаем своей энергией нашу историю и хотим, чтобы она качнула как можно большее количество зрителей. Ключ к общению с аудиторией – это зрелищное, сложнопостановочное кино. Такие фильмы без целевой государственной поддержки пока невозможно снимать. Большие бюджеты – это не просто увеличение рисков в прокате, но и растущие в геометрической прогрессии производственные риски. Цена ошибки во время съемок становится убийственной. Проблема в том, что индустриально мы не слишком готовы к производству крупноформатного кино, поэтому его так мало. Голливудская индустрия прежде всего сильна тем, что это отлаженный механизм, способный производственно решать практически любые творческие задачи. В нашей практике кинопроизводства мы часто слышим ответ: хотеть не вредно, но сделать то, что вы задумали, при существующем уровне производственных сил в нашем кино просто нельзя. Наш ответ – надо пробовать. Каждый раз что-то новое. В АДМИРАЛЕ мы первыми после большого перерыва снимали фильм на открытой воде. Там, где такое кино снимают регулярно, есть бассейны в уровень горизонта с морем, а у нас солнце прыгает по кадру и укачивает группу... Но сняли же. В СОЮЗЕ СПАСЕНИЯ мы снимали кино в городе, которого больше нет. Казалось бы, вот же Сенатская площадь есть в нынешнем Петербурге, можно перекрыть движение по кадру – и снимай не хочу. Но мы ставили перед собой задачу увидеть и показать город, каким он был тогда, в начале позапрошлого века. Для этого мы построили его заново при помощи компьютерных ассетов, а потом населили своими героями. Так Исакий, который тогда только строился, мы разобрали по деталям, а потом частично собрали заново и возвели вокруг него строительные леса. С украинским селом, где происходит часть действия, было легче – мы просто построили два десятка мазаных хат в Белгородской области, в двенадцати километрах от границы с Украиной.

Мы очень вложились в изготовление костюмов и реквизитного оружия. Наша эпоха – время, когда красота во многом определяла поступки героев, которые до самого конца думали о том, как они выглядят в глазах окружающих. Это чувство красоты поступка не давало им уйти, когда, казалось, уже ничего больше не оставалось. Их буквально держала красота. В фильме представлен яркий, мощный, вибрирующий конфликт. Очень страшно видеть, как прекрасная форма разрушается, уходит один код культуры и начинается совсем другое время. Именно на смене эпох стало возможно это поразительное сочетание абсолютной жертвенности с невероятной дерзостью. Мы работали с настоящим культурным мифом, ядро которого живо и по-прежнему производит смыслы.

Вот вы так увлеченно и страстно говорите о фильме, раскрываете множество аспектов истории. Но зачем вам было нужно происходящие в картине события привязывать к актуальной политической повестке?

Интересно рассказывать и слушать только про то, что актуально сейчас. Оживление политических протестов в столице в год выхода фильма, над которым мы работали шесть лет, вряд ли может стать частью нашей маркетинговой стратегии. Вероятно, угадали с проблематикой фильма, поэтому для политизированной части киноаудитории сформировался неожиданный мотиватор со стороны самой жизни. С одной стороны, бодро получается – почти горячая тема. А с другой – мучают подозрения: а с кем вы, собственно, мастера культуры? А не государственный ли это заказ? Обидно, конечно,
за свои деньги получить вместо фильма порцию политической пропаганды.

Мы рассказываем эту историю от себя, так, как мы ее видим и понимаем. Единственное, что мы позволили себе сознательно – это снять с декабристов фильтр, наложенный на них красной историографией. Они были практически канонизированы на протяжении двух столетий, и в такой ситуации оказывалось, что декабристы неизбежно и непоправимо правы во всем. Герои и в начале были хорошие, а в конце стали еще лучше. Такое кино делать неинтересно. Мы вводим в действие вторую сторону конфликта, у нее свои цели и ценности, свои слабости и корысти. В столкновении рождается конфликт. Конечно, не хочется, чтобы люди приходили в зал с готовыми ответами и подгоняли фильм под них. Лучше попробовать взглянуть на эту историю как в первый раз, чтобы убедиться в своей правоте или заблуждениях. Наша цель – сохранять на экране трезвость и драйв. Единственное, в чем можно быть уверенным: все, что персонажи говорят и делают в фильме, происходило на самом деле. Есть сдвиги во времени, чтобы уместить сюжет в два часа, есть неизбежные при этом упрощения и обобщения, есть наши догадки о мотивах поступков героев, но базовые факты, какими бы странными и придуманными они не казались на первый взгляд, таковы, какими мы их показываем.

Как бы вы хотели, чтобы зрители отреагировали на фильм?

Просто увидели бы себя среди его героев. На два часа. Все самое главное случится потом. Наша история либо западет внутрь, и зрители начнут проверять, а правда ли, что такое могло случиться на самом деле, и таким образом соотносить с тем временем, примерять его на наше. Либо фильм просто скользнет по поверхности, слегка пощекотав нервы, как это и пристало делать хорошему энтертейменту. Наша главная задача – предложить аудитории два часа другой, но тоже вполне настоящей жизни, в которой можно оказаться только одним способом: пойдя в кино. Однажды на питчинге Фонда кино вы говорили, что формула большого зрительского проекта от «Дирекции кино» – это психологическая драма в рамках сложнопостановочного фильма.

Какая психологическая драма ждет зрителей в СОЮЗЕ СПАСЕНИЯ?

Самое главное, на чем стоит кино – это драма выбора. А любая драма всегда формируется вокруг принесения жертвы. Тут у нас речь идет о жертве заглавными буквами. Жертва – это то, что человек готов отдать ради того, чтобы подтвердить свои слова, свои ценности. В кино часто говорят о любви к родине, и зритель может верить этому или не верить до определенного момента, до точки принятия героем решения, до точки выбора. Важно не то, что герой говорит, а то, что он делает. Если совсем просто, фильм рассказывает о сложнейшей и очень интересной стадии конфликта, когда пройдена точка невозврата в отношениях антагонистов. В военной авиации есть такой термин «точка невозврата», когда самолет уже не может вернуться на базу, если он преодолел какое-то расстояние, – просто не хватит горючего. После этой важной и опасной точки катастрофа неизбежна. Холодное противостояние идей переходит в горячую фазу – вооруженный конфликт. Герои фильма, как это часто бывает и в жизни, промахивают эту точку, не замечая. Это история красивых людей с двух противостоящих сторон, увлеченных своими целями и ценностями, которые вступают на экране в открытое сражение. По жанру это приключенческий экшн, но наша идеальная аудитория поймет, что это личный приключенческий экшн каждого, кто живет здесь и сейчас. Потому что мы пойманы в своей истории и никуда из нее не уйдем.

СОЮЗ СПАСЕНИЯ выходит накануне новогодних праздников, в текущем году в этот период стартует несколько крупных российских проектов. Как вы оцениваете прокатное окружение?

Грубо говоря, я за наших. Прежде всего надо друг друга поддерживать, хотя бы потому, что, поддерживая своих, ты поддерживаешь и сам себя. Как на лыжах – чем больше людей прошло до тебя по этой лыжне, тем быстрее твоя собственная скорость. Выход хорошей отечественной картины одновременно с нашей только на пользу нам. ВТОРЖЕНИЕ Федора Бондарчука, которое я еще не видел, очевидно, качественное кино. Наращивая кредит доверия аудитории к национальному бренду, хороший фильм расширяет окно возможностей для всех. Оба проекта созданы и продвигаются при участии телеканалов.

На «России 1» уже давно идут длинные ролики ВТОРЖЕНИЯ. Как вы планируете использовать имеющийся у вас ресурс Первого канала?

Мы сейчас убедились, что в быстро меняющемся медиаландшафте долгие рекламные кампании на телевидении не столь эффективны, как раньше. Бюджеты продвижения СОЮЗА СПАСЕНИЯ и ВТОРЖЕНИЯ сопоставимы. Просто мы потратим свои ресурсы чуть позже, ближе к старту картины. Телевидение и Интернет позволяют получить немедленную реакцию аудитории, и активно продвигать рекламными роликами на телевидении то, что пока нельзя приобрести, не единственно возможный способ увеличивать у зрителя знание о фильме. Мы распределили имеющийся проморесурс ближе к тому моменту, когда речь пойдет о планировании новогоднего досуга. На данный момент сложилось очень удачное сочетание мощностей Первого канала, нашего традиционного партнера и сопроизводителя, и компании «Яндекс», с которой мы договорились о партнерстве в продвижении нашего проекта беспрецедентным объемом поддержки для отечественного кино. Нас часто критиковали, что наша реклама доносится до аудитории чуть ли не из каждого утюга. Великолепную вещь мне как-то сказали: «У вас не такое плохое кино, что вы так орете?» Не утомить зрителя собой – важная часть дела продвижения кино к людям.

Второй трейлер получился очень зрелищным, с акцентом на экшне, но в то же время он гораздо кровожаднее первого – люди там умирают от пуль, штыков, ножей. При этом в начале ролика указан возрастной рейтинг 12+. На ваш взгляд, стоит ли такое смотреть детям?

В фильме есть реалистическое насилие, но оно ни в коем случае не носит эксплуатационный характер. Я уверен, у нас в картине нет ничего травматичного для подростков. Когда расстреливали восставших, этих людей убивали на самом деле и навсегда. Никто из них не поднялся ради второго дубля. Мало об этом сказать, это важно пережить и почувствовать.

ВИКИНГ выходил во времена, когда зритель был скептически настроен к российским фильмам, но смог собрать хорошую кассу. В 2019-м ситуация похожая – вторая половина года ознаменовалась кассовыми провалами многих амбициозных крупнобюджетных картин. Заставило ли это вас как-то изменить коммуникацию с аудиторией? Как в целом вы позиционируете фильм и какого зрителя ждете в кино?

Самое главное – разговаривать с аудиторией на равных позициях, не сверху и не снизу. Одна из основных травм российского кино, почему оно катается по аэродрому, а взлететь все не может, в том, что в нем пока, к сожалению, доминируют два одинаково непродуктивных подхода. Одни участники процесса учатся летать, точно копируя приемы у американцев, и получаются некачественные оттиски хороших жанровых оригиналов. Другие как будто только что вышли из глубокой заморозки: советское кино умерло в 94-м году, а сегодня его продолжают снимать, как будто на дворе 95-й. Кино – это прежде всего визуальный опыт. Имеет смысл показывать на большом экране только те фильмы, после которых зритель скажет знакомому: я такого раньше никогда не видел, сходи посмотри!

С открытием данных о господдержке в ЕАИС стало известно, что самым поддерживаемым проектом стал ВИКИНГ – субсидии государства достигли 60 процентов от бюджета фильма. Какова доля государственных средств в бюджете СОЮЗА СПАСЕНИЯ?

40 процентов. Теперь это меньше, чем средние цифры поддержки большого проекта. Надеюсь, что ситуация с отечественным кино в прокате меняется к лучшему. И в обозримом будущем оно двинется к зрителю само, на чисто рыночных основаниях.