Наталия Мещанинова: «Мы жили как на пороховой бочке»

Режиссер фильма «Комбинат «Надежда» – о том, как оставаться честным, создавая первую кинокартину

Несмотря на то, что КОМБИНАТ «НАДЕЖДА» – игровой дебют Наталии Мещаниновой, его выхода ждали уже давно. Съемки в Норильске – не шутка: город вроде бы «нашенский», но неимоверно далекий, обросший как романтическими легендами, так и урбанистическими страшилками (а о проблемах съемочной группы с «Норильским никелем» слышала вся кинотусовка). Да и документальная фильмография ученицы Марины Разбежкиной обещала незаурядный результат. Им стало очень точное, энергичное, откровенное кино, наследующее одновременно гиперреализм братьев Дарденн и советский оттепельный кинематограф. В суровых пейзажах индустриального Норильска вырастает лиричная история девушки Светы, мечтающей хотя бы ненадолго вырваться «на материк», истории ее соперницы и ее друзей, каждый из которых пытается найти свой путь к счастью.

Сценарий КОМБИНАТА «НАДЕЖДА» как-то связан с документальным проектом, над которым вы, по слухам, работали в Норильске?

Все было не так. Я собиралась снимать документальный фильм, но мне не позволили этого сделать. Пока я изучала город, он мне полюбился с кинематографической точки зрения, поэтому когда мы начали думать об игровом сценарии, я вспомнила о Норильске. Мы пытались сначала вписать историю в московские реалии, но стало понятно, что это не работает – другой тип взаимоотношений. Как только мы перенесли действие в Норильск, все обрело смысл. Постепенно город так вплелся в канву сценария, что стало невозможным безболезненно его оттуда убрать.

В России немало похожих городов – Петропавловск-Камчатский, Анадырь...

Штука в том, что Норильск не просто находится далеко от Москвы – он далеко от всего в принципе. Оттуда сложно уехать в любой другой город: от Норильска до Красноярска – неделя по реке. Этот практически непроходимый бездорожный барьер делает его сродни островному государству. Норильчане живут совершенно отдельно, им нет дела до нас. Переезд для них – тяжелая вещь и психологически, и физически.

Но они смиряются с неблагополучными условиями? Хотят, чтобы их дети жили точно так же, как в фильме, когда отец покупает дочери квартиру вместо поездки «на материк»?

Большинство людей считает, что эти условия вполне себе классные. Они отдают себе отчет в том, что в Норильске много недостатков, но при этом оптимистично смотрят в будущее, готовят детей к работе металлургами и так далее. Оседлый образ жизни, наверное, свойственен человеческому менталитету – даже народные пословицы говорят: «Где родился – там и пригодился». Здесь ты спокойно живешь, у тебя все схвачено – связи, работа, квартира, соцпакет. А там – страх перед неизвестностью, невостребованностью, любыми переменами в принципе, пусть даже это будет чудесное место с пальмами и пляжами.

Если посмотреть на советские открытки с видами Норильска, то он выглядит курортом не хуже Сочи. Какой он был в реальности, когда вы снимали?

Хотя мы снимали в августе, в фильме мало солнца. Я, наоборот, хотела, чтобы в кадре было потеплее, но не получилось – там очень холодно. Было и правда холодно, мы одевались в пуховики, в два раза теплее, чем актеры в фильме. Лето в Норильске наступает в середине июня, когда полностью сходит снег, июль считается самым жарким месяцем – температура может достигнуть плюс 25 градусов. Проблема еще в том, что дым от заводов образует искусственное облако, и от этого в городе часто пасмурно. Стоит выехать в тундру – и уже солнечно. Там, кстати, ужасно красиво.

Норильчане действительно отдыхают на таких озерах в окружении промышленных труб?

Мы это не придумали. Как только теплеет, там отдыхают с детьми, жарят шашлыки, купаются. Но что может смутить людей, которые живут в Норильске? Однажды мы ездили в тундру и проезжали мимо гаражей: земля покрыта черным камнем, тут же ходят поезда с углем – и какая-то семья спокойно расположилась на пикник. Но такая нечувствительность к пространству присуща не только норильчанам.

А «место силы» уже было в сценарии или вы нашли его там?

В сценарии такое место было, и сначала мы думали, что им мог бы стать норильский «старый город», где когда-то жили зэки. Но он оказался разрушен и сейчас посторонним туда нельзя, хотя местные периодически бегают и снимают. Мы познакомились с парнем, который любит фотографировать подобную фактуру, и он показал нам живописное место на заброшенном горнолыжном склоне, которое мы и использовали.

В Норильске есть колоритные персонажи, как, например, Руслана из вашего фильма?

Конечно. Норильск – это не темная пьющая провинция, это цивилизованный город с культурной жизнью, кинотеатрами, театром, неформальными тусовками, быстрым Интернетом и прочими благами, в нем существует субкультура, хотя и довольно узкая. Этот город раньше был «впереди планеты всей», жители им гордились, несмотря на то, что он медленно их убивал. Сейчас он не блещет былой славой, но все равно остается разносторонне развитым.

Изоляция и индустриализация накладывают какой-то отпечаток на психологию?

Молодежь в откровенных беседах говорит, что ненавидит свой город, что из этих невыносимых условий нужно валить, и куда бы они ни уехали, будет лучше. Но с другой стороны, они гордятся, что там выживают. Гордятся обморожением сетчатки глаза, температурой минус 60, тем, что кого-то замело снегом – и пусть посторонний попробует сказать про Норильск что-нибудь плохое. Это очень странная вещь.

А на каком этапе работы появились все эти детали вроде отмороженных пальцев?

Сначала мы выстраивали отношения – между Светой и ее родителями, внутри компании. Сценарий ни в коем случае нельзя назвать автобиографичным, но он рождался из моих ощущений – эти типажи и отношения мне хорошо знакомы. Я сама уехала из своего города, и для этого мне, фигурально выражаясь, пришлось утопить свою Надю. А потом появилось определенное место привязки – и все нюансы. Для меня это история конкретного человека в конкретном городе, среди конкретных людей. Это не метафора России, здесь нет никаких обобщений.

Как противодействие «Норильского никеля» усложнило съемки?

Администрация города разрешила снимать на улицах, но она не имеет реального влияния, в то время как «Норильский никель» закрыл для нас свои объекты – то есть почти всё в городе. Приходилось срочно переписывать сцены, что-то постоянно придумывать. Мы могли бы снять все в Норильске, но в итоге снимали по две недели то там, то в Перми. Мы жили как на пороховой бочке. Каждое утро запланированные съемки слетали. К нам на площадку приходил прокурор города и требовал текст сцены. В какой-то момент обнаружилось, что за нами ездит машина, наши переговоры по рации прослушиваются, кто-то спрашивает наши адреса. У нас началась настоящая паранойя. Но больше всего меня поразила не позиция «Норильского никеля», а то, что нам страшно боялись помогать. Всем службам запретили оказывать нам поддержку – полиции, МЧС, скорой помощи, а ведь обычно кто-то должен дежурить на площадке. Мы не могли снять сцену на озере из-за больших волн и из-за того, что актриса плохо плавает. Продюсеры пошли в МЧС, где им ответили: «Если мы вам поможем, нас уволят. Приходите, когда кто-то утонет». Мне казалось, что такого просто не может быть. Но потом появился дяденька-аквалангист, капитан полиции, который нам помогал в свободное от работы время. Начальству он сказал, что дайвинг – его хобби, и он не должен отчитываться за свой досуг. Это был самый смелый человек в городе.

А вам не захотелось ввести в сценарий что-нибудь про это?

Я думала, но мне хотелось сделать нежное кино, а не агитку или плакатное высказывание. Стоит начать говорить в кино о «Норильском никеле», это может превратиться из искусства в злобный манифест.

История действительно нежная, но вы не думаете, что непривыкшему зрителю будет трудно ее разглядеть за жесткими внешними проявлениями среды?

Я встречала таких людей – им действительно сложно увидеть за внешними штуками что-то еще. Но это не моя проблема, это проблема их чувствительности. Я старалась оставаться честной, снимала так, как считала правильным, без кокетства или заигрываний со зрителем. В кино это может нивелировать все мысли.