Алексей Федорченко: «Мне давно хотелось сделать камерный фильм о чем-то большом»

Режиссер фильма «Война Анны» – о своем проекте-участнике «Кинотавра»

Алексей Федорченко – один из самых именитых участников нынешнего конкурса. Лауреат множества фестивалей (причем неоднократно – Венецианского МКФ), он давно не новичок и на «Кинотавре»: ни ПЕРВЫЕ НА ЛУНЕ, ни НЕБЕСНЫЕ ЖЕНЫ ЛУГОВЫХ МАРИ, ни АНГЕЛЫ РЕВОЛЮЦИИ не остались здесь без призов. На этот раз премьера его нового фильма состоялась на фестивале в Роттердаме. Картина не похожа на предыдущие работы Федорченко: почти все действие ВОЙНЫ АННЫ разворачивается в пределах одного здания – занятой нацистскими солдатами украинской школы. Чудом уцелевшая еврейская девочка много месяцев прячется в камине, наблюдая течение чужой жизни из-за старого зеркала. Картина практически безмолвна – но наполнена звуками непереведенной иностранной речи. ВОЙНА АННЫ выходит за рамки эмоциональной драмы о холокосте или истории о выживании в невыносимых условиях и становится горьким, но жизнеутверждающим манифестом о том, что добро обязано победить даже самой тяжелой ценой.

ВОЙНА АННЫ заметно отличается от ваших предыдущих работ и вообще от принятого в России понимания «кино о войне». Почему вы решили снять такой минималистичный, камерный фильм?

Я надеюсь, что все мои работы не похожи друг на друга, и думаю впредь всегда снимать что-то новое. Мне давно хотелось сделать камерный фильм о чем-то большом, рассказать о крупном событии в пределах маленького пространства. Я долго искал такую историю. Смета тоже была немаловажным фактором, так как снять сегодня приличный фильм о войне за небольшие деньги практически невозможно – но мы это все-таки сделали.

Из чего сложился в итоге сценарий? Я знаю, что импульсом была запись, найденная в ЖЖ, ее вы соединили с воспоминаниями о войне, которые рассказывали в вашей семье…

Да, была заметка в ЖЖ, мы придумали ей другие начало и финал – и другое ощущение места: я снимал о своей исторической родине, о поселке, где родился мой папа, так, как будто знаю людей, которые там живут. Я помню Украину именно такой, как в фильме – к 70-м годам она не так сильно изменилась с военных лет. Я помню Украину с хатами и мазанками, покрытыми очеретом, помню людей, которые пережили эти события, помню их рассказы об оккупации. Я чувствую это место.

У вас не было искушения перенести действие в Россию? К тому же многие жители Украины резко отреагируют на то, как российский режиссер показал украинцев во время войны.

Мне важнее было сделать правдивый фильм, чем думать о чьей-либо реакции. Я не вижу необходимости закрывать глаза на исторические события, где бы они ни случились.

А где вы снимали, как вы создали такую аутентичную обстановку?

Снимали в Екатеринбурге, в двух зданиях. По сценарию, дом, где происходят события, был изначально панской усадьбой, которая стала школой, а потом – немецкой комендатурой. В Екатеринбурге сохранилось несколько земских школ, и мы снимали в одном из таких зданий, сейчас там находится ГЦСИ [Государственный центр современного искусства. – Прим. БК]. В нем еще не было капитального ремонта, и мы успели снять аутентичные помещения. Второе здание – это помещичья усадьба Железновых, которая расположена в центре Екатеринбурга. Но насыщали пространство мы, конечно, сами.

В кадре бросается в глаза огромное количество предметов, явно принадлежавших тому времени. Где вы их искали?

Ну где обычно ищут: в музеях, у частных лиц, в своих закромах. Перед каждым фильмом я провожу тщательное исследование, по каждой подготовке можно написать целую научную работу. Для меня важно, чтобы предметы были аутентичны и точно соответствовали времени. Какие-то из них мы находили, какие-то воссоздавали, попадались и те, о которых мы не думали. Для библиотеки я покупал украинские учебники 30–40-х годов, сигареты – это даже не копия, а реальные сигареты того времени, продукты, тушенка, спички – все, можно сказать, настоящее. В основном это, конечно, советские вещи, но вот, например, карта на стене – это американская карта 1940 года, которую мы перевели на русский язык. Художником-постановщиком был Алексей Максимов, для которого фильм стал полнометражным дебютом – а сейчас мы с ним работаем над картиной КЛЮЧИ СЧАСТЬЯ (другое рабочее название – ПОСЛЕДНЯЯ МИЛАЯ БОЛГАРИЯ).

Вообще, в фильме множество небольших деталей, которые не всегда можно сразу увидеть, но они тем не менее несут важные смыслы: к примеру, французская нашивка у одного из солдат...

Форма, конечно, имела большое значение. Одной из задач было показать котел войны: в фильме есть русские, украинцы, немцы, поляки, венгры, румыны, французы – иногда мы их видим отчетливо, а иногда просто слышим какие-то слова на горизонте. Война – дело межнациональное, и язык войны мы создавали по словам. Его особенно интересно слушать, когда знаешь, что звучит на самом деле. Опять же, для того, чтобы все это озвучить, мы искали настоящих иностранцев, обращались в посольства. Особенно важен был украинский: мы старались найти и собственно украинцев, и пригласили преподавателя по украинской речи на площадку.

Я слышал, что Наталия Мещанинова написала вам диалоги, но в фильме практически нет разговоров.

Да, она написала замечательные диалоги, но в нынешнюю версию картины они не вошли. Мне их страшно жаль, но такой вышла концепция фильма. Осталось, например, несколько диалогов, переведенных на украинский язык. Наташа была полноценным соавтором сценария, без нее не было бы этого кино – его идея мне пришла давно, но я не мог написать сценарий, пока не нашел ее. Причем это случилось задолго до того, как первый игровой фильм Наташи попал на «Кинотавр»: я сначала встретил в Сети ее тексты и захотел, чтобы она стала моим соавтором, даже не имея представления, что она – режиссер документального кино.

Вы монтировали картину с Павлом Ханютиным и знаменитым французским монтажером Эрве Шнайдом [Монтажер фильмов ДЕЛИКАТЕСЫ, ОРЛАНДО, ВОСТОК – ЗАПАД, АМЕЛИ. – Прим. БК].

Да, это был продюсерский эксперимент – продюсеры знали Шнайда, мне тоже хотелось поработать с таким человеком. Я давно намеревался поэкспериментировать в этой области, попробовать увидеть материал свежим посторонним взглядом.

Практически весь фильм держится на работе одной актрисы – девочки Марты Козловой. Тяжело работать с актером-ребенком?

Смотря с каким, с этим – не тяжело. На площадке Марту никто не рассматривал как ребенка. Конечно, она все время была под опекой, рядом был преподаватель (девочке только исполнилось шесть лет), но с ней работали как с полноценной взрослой актрисой, давали задания, которые она выполняла. Марта почти сразу поняла задачу и вошла в роль, в которой жила некоторое время, а порой даже делала замечания: «Нет, Анна бы так не поступила».

Кстати, почему вы решили дать героине имя Анна? На ум сразу приходит Анна Франк.

Не знаю, так само собой произошло. Рабочий вариант был Анна, потом я стал думать о другом имени, но настолько приросло это, что менять мы его не стали. Почему бы и нет?