Александр Гордон: «Кино для меня – это психотерапия»

Режиссер фильма «Дядя Саша» – о своем проекте-участнике «Кинотавра»

Для известного журналиста и телеведущего Александра Гордона этот «Кинотавр» уже третий по счету. В 2002 году он представлял в Сочи свой режиссерский дебют ПАСТУХ СВОИХ КОРОВ о герое, вернувшемся из города в родную деревню, а в 2011-м – ретро-драму ОГНИ ПРИТОНА про прекрасную содержательницу борделя, в обоих случаях вдохновляясь произведениями отца, писателя Гарри Гордона. Спустя семь лет Александр Гордон возвращается на фестиваль, пожалуй, с самой личной своей работой – историей о стареющем режиссере, снятой по собственному сценарию и с собой в главной роли.

Вы обращаетесь к кинематографу не так часто – с периодичностью в несколько лет. Что обычно становится поводом для создания нового фильма? Какое место занимает кинематограф в вашей разнообразной творческой деятельности?

Для меня съемки фильма – это способ ответить на вопросы, которые во мне в определенный момент накапливаются. Все думают, что я кокетничаю, но в этом случае я абсолютно искренен – у меня нет другого способа понять какие-то вещи. Хорошо людям верующим – у них ответы готовые, хорошо людям ищущим – они все время находятся в поиске. А я – человек ленивый. Я коплю, коплю, коплю вопросы. Чувствую: накопилось столько, что я могу просто замолкнуть навсегда под этим грузом. И тогда я снимаю кино. Это такая психотерапия для меня. Эксгибиционизм, но сдержанный (смеется).

Это страшно – обнажать свои сомнения, страхи, представать перед публикой в не самом лестном свете?

Я все-таки снимаю кино не совсем о себе. В данном случае я снимал про человека, в которого я мог бы превратиться, если бы полностью посвятил свою жизнь кино. Вот к чему бы я в итоге пришел, как мне показалось.

Достаточно жестокий прогноз.

Да, пощады там нет. Я уже говорил в других интервью, что у меня герой вызывает весь спектр эмоций – от жалости до омерзения. Но полного отождествления с ним нет. Это рассуждение на тему, кем я мог бы стать в иных обстоятельствах. Даже в имени персонажа – Александр Петрович Авербух – есть эта игра, закамуфлированная ссылка. Ну с именем все понятно, Петрович – потому что мой отец Гарри Борисович при крещении получил имя Петр, а Авербух – наша настоящая фамилия. Гордон – это псевдоним, который мой дед взял в 1918 году. Мне показалось смешным придумать такого персонажа и понаблюдать за ним. И я снял комедию. Получился, наверное, даже анекдот. В любом случае это не тяжелая драма и уж точно не сентиментальная мелодрама – у нас никто друг друга не целует и не жалеет.

На этой картине вы являетесь и продюсером, и автором сценария, и режиссером, и главным исполнителем. Насколько сложно совмещать все эти функции?

Это непросто, потому что – даже теоретически – какая-то из твоих работ обязательно должна страдать в ущерб другим. Но мне повезло с актерами, и это меня спасало как режиссера. Мне удалось создать настоящий актерский ансамбль, что очень редко бывает в кино. Чем ансамбль отличается от коллектива? Он настроен на определенный тон, и ты уже внутри него не сможешь соврать. Если две скрипки звучат в одной тональности, то ты со своим альтом не можешь поперек сыграть. Тут даже и дирижер не нужен.

Сергей Пускепалис в комментарии о том, как ему работалось на проекте, отмечал, что вы позволяли очень много импровизировать на площадке.

Это происходило не всегда. Картину можно условно поделить на две части: одна – бытовая, а вторая – репетиции фильма, который снимает главный герой. И вот в сценах репетиций у актеров действительно была абсолютная свобода для импровизации – и текстовая, и по мизансценам. А так как я в этот момент был режиссером, который еще и играет режиссера в кадре, то мне оказалось проще дергать за ниточки. И самые уморительные сцены, на мой взгляд, появились именно в этих эпизодах. Я когда посмотрел первую сборку сцены репетиции, даже не узнал, что мы наснимали. Потому что актеры так шалили, так были органичны в этом – между ними возникла настоящая жизнь. Если бы я заставлял их так играть, ничего не получилось бы.

У вас в картине играли и непрофессиональные актеры, в частности, театральный режиссер Василий Бархатов, пианист Борис Березовский, политик и журналист Петр Толстой. Им тоже удалось вписаться в ансамбль?

Да, у нас было много непрофессиональных актеров. Причем я изначально хотел, чтобы они играли настоящие роли, а не камео. Резонно же, если у меня есть персонаж, сценарист по кличке Молодой гений, позвать на эту роль Васю Бархатова, которого вся страна так зовет? Образ большого государственного мужа я писал, представляя Петра Олеговича Толстого, и очень рад, что он согласился сниматься и прекрасно справился. Борис Березовский – вот это самая главная авантюра. Мало того, что у него была серьезная физическая нагрузка – ему пришлось гонять на гидроциклах и вейкбордах, так он еще впервые играл дубли. Борис не мог этого понять: он же уже сыграл, зачем повторять? Но он быстро все схватил, и ему удалось создать трогательный образ спившегося известного композитора. Поразительно, как он при этом абсолютно попал в органику всего ансамбля – ни капли зажима. Всегда боишься с непрофессионалами, что они сейчас начнут играть. Ничего похожего. Так что я своими дебютантами горжусь. Кстати, есть еще дебют. Изабель Эйдлен – ученица Табакова. Как ее любит камера! Впрочем, сами увидите. Не могу не рассказать и про еще одну свою давнюю мечту, которая осуществилась на этой картине. Когда мне было семнадцать лет, я служил монтировщиком в Театре на Малой Бронной, где в то время блистала Ольга Михайловна Яковлева. И я от нее просто шалел, не мог себе представить актрисы, которая с ней сравнилась бы по степени таланта, свободы, обаяния, темперамента. И когда я писал сценарий ДЯДИ САШИ, то решил рискнуть и придумал одну роль под нее. Уже с готовым сценарием звоню ей и говорю, что когда-то давно работал с ней в театре и хочу пригласить ее сниматься у себя. Она прочла сценарий и, на мое счастье, согласилась. Ольга Михайловна, конечно, царица, и при этом у нее невероятная рефлексия: «Я тебе все испортила, вырезай меня! Давай это по-другому сделаем». Постоянно ее убеждал, что она прекрасно сыграла. Невероятное сочетание индивидуальности, абсолютной органики и глубины. Яковлева – редчайшая звезда, и она это знает. Я ее очень люблю и ценю.

Вы не в первый раз принимаете участие в «Кинотавре». Насколько вам важны фестивали, призы, оценки критиков? Насколько вы уязвимы?

Уязвим я был, когда меня пригласили на «Кинотавр» с моим дебютным фильмом ПАСТУХ СВОИХ КОРОВ. Это случилось в далеком 2002 году. Вот тогда любое слово в мой адрес было для меня определяющим – жить дальше или не жить. Второй раз я побывал на «Кинотавре» в 2011-м с картиной ОГНИ ПРИТОНА и испытал жесточайшее разочарование решением жюри. Не за себя, а за совершенно волшебную и, как мне казалось, лучшую в конкурсе Оксану Фандеру. Но жюри предпочло дать приз непрофессиональной актрисе, которая первый и последний раз снялась в кино в роли самой себя. Их выбор, но, признаюсь, уезжал я с того фестиваля со смешанными чувствами. Сейчас мне в моем возрасте гораздо интереснее не мнение специалистов и критиков, не призы фестиваля, а реакция обычной аудитории, которая придет или не придет на фильм в кинотеатр.

Есть ли уже конкретные планы по выходу в прокат?

Пока что мы говорили с одной довольно крупной компанией, и там нам вежливо сказали, что фильм им очень понравился, но прокатывать его они не решаются, посчитав, что сборы будут только в Москве и Питере. Учитывая, что права на премьерный телепоказ уже куплены Первым каналом, мне кажется, они ошибаются. С помощью канала мы сможем дать проекту заметную поддержку, чтобы как минимум та аудитория, которая знает меня по телевизору, заинтересовалась и дошла до кинотеатров. Наблюдая за коммерческим взлетом российского кино, мы видим, как на глазах меняется, взрослеет киноходящая публика и как на отдельные картины приходят люди, которые давно уже не были в кинотеатре. Это дает и нам шансы в прокате.