Алексей Герман-младший: «Разница у «Воздуха» с «Дюнкерком» только в том, что у нас не было настоящих самолетов»

Алексей, мы с вами встречаемся для того, чтобы обсудить ВОЗДУХ, однако в начале нашего разговора я не могу не спросить вас о другом вашем проекте, документальной картине «Архитектор: История Алексея Германа и его фильмов», который 9 декабря появится в онлайн-кинотеатре Start. После его показа на фестивале «Послание к человеку» в Санкт-Петербурге вы стали едва ли не самым обсуждаемым человеком в российской киноиндустрии из-за скандала с участием в фильме Антона Долина* как режиссера и отсутствием его имени в титрах. Сам Долин* написал, что его имя убрали из титров без его ведома. Как бы вы могли прокомментировать эту ситуацию?

* Признан в России иноагентом.

Я не знаю, что сказать. Я растерян, я очень подавлен. Антон был мне другом. Скажу коротко: его слова настолько же далеки от действительности, насколько это вообще возможно. Я не знаю, зачем он обманывает тысячи людей. Бог ему судья. Я думаю, что это был заказ для удара по ВОЗДУХУ в Токио. Все слишком совпадает по времени. Все было срежиссировано. И это сработало. О скандале знали. Ложь удалась. Мы могли бы выиграть в любом суде, в любой стране, я порой думаю об этом, но, с другой стороны, понимаю, что будет лишь новый повод для выставления себя жертвой событий, которых в реальности не было. Не знаю. Может, придется и засудить их компанию. Я судиться умею и люблю. Но меня останавливает то, что я всегда очень уважал и любил Антона. Даже сейчас я не хочу причинять ему ущерб. Я помню и скорблю по нашей многолетней дружбе.

Мировая премьера вашего фильма ВОЗДУХ состоялась в конце октября в рамках основного конкурса 36-го Токийского международного кинофестиваля. Вместе со съемочной группой вы летали в Японию для того, чтобы представить картину и пообщаться со зрителями. Однако фильм не получил на фестивале никаких наград. С чем, на ваш взгляд, это связано? Каковы ваши общие впечатления от фестиваля?

Если честно, то мы ничего не ожидали, на мой взгляд, уже победа, что фильм взяли. Мы не могли ничего получить в нынешнем историческом моменте, и понимали это еще до приезда. С первых дней было понятно, что отношение к нам у фестивальной публики очень настороженное, что с нами боятся общаться. Но фильм при этом прошел просто великолепно. Зал смотрел завороженно, никто не выходил, все сопереживали, потом подходила масса простых японцев. Показом я очень доволен, а результаты фестиваля были предсказуемы. Любая награда для русского фильма сейчас была бы политическим заявлением жюри и фестиваля, что привело бы для них к репутационному ущербу. Фестиваль и так проявил огромные достоинство и смелость, что взял наш фильм.

Наш разговор о ВОЗДУХЕ я хотела бы начать с самого финала вашей картины, где вы посвящаете ее всем женщинам, которые воевали либо так или иначе участвовали в войне. В Великой Отечественной, по разным данным, участвовало более миллиона советских женщин, их истории почти не рассказаны. Есть документальный фильм У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО о подвиге женщин на войне и написанная на его основе одноименная книга Светланы Алексиевич, за которую она получила Нобелевскую премию. И это - то немногое из документальной прозы, что свидетельствует о подвиге советских женщин во время Второй мировой войны. Расскажите, почему вы решили говорить именно о женщинах на войне? Почему для вас важно было рассказать эту историю? К каким источникам вы обращались, когда писали сценарий?

Как ни странно, мы вообще знаем про войну одновременно очень много и очень мало. До сих пор точно неизвестно, сколько людей погибло. Нет точной статистики по первым годам войны, по партизанским отрядам, очень многое сокрыто. Называют цифру в 27 миллионов, но и по поводу нее идут споры – она может быть и больше, и меньше. Неизвестно, сколько женщин воевало. Меня немного смущает вопрос об источниках. Обычно режиссеры говорят о том, что изучали множество источников, а потом выясняется, что в фильме все неверно: погоны использованы, когда их еще не ввели, танков такой модификации в то время еще не было, фронты были не там.

Собственно говоря, мы шли по нескольким направлениям. Во-первых, восстановили по историческим хроникам, фотографиям, воспоминаниям хронологию событий: где были женские подразделения летчиц, в каком году они начали воевать, в какие полки попали, потому что были не только женщины-истребительницы, но и бомбардировщицы. Во-вторых, посвятили много времени изучению материально-технической области для того, чтобы хорошо в ней ориентироваться и понимать, не только, как был устроен авиационный полк, но и какие самолеты существовали, как менялись их модификации по ходу войны. Какие использовались прицелы, какая была связь. В-третьих, изучали по большому корпусу художественной и нехудожественной литературы конкретные периоды войны, начиная от «Окопов Сталинграда» Виктора Некрасова и прозы Даниила Гранина, заканчивая военной поэзией.

Как вообще появилась идея снять фильм о военных летчицах?

Идею мне предложил один товарищ. Я отказывался, потому что не понимал, как воплотить ее технически. Фильм нужно было сделать на высоком уровне, а в нашей стране, если честно, в последние годы не очень получалось снимать сцены с самолетами. Поэтому нужно было найти технологическое решение для съемок. По сравнению с фильмами коллег о военно-воздушных силах ВОЗДУХ сделан по радикально другой технологии. Я пытался делать ровно противоположное тому, что делали все последние годы фильмы, выходившие в прокат. Нам не только удалось найти в истории эмпатию, чувственность и драматизм, но мы сделали фильм хорошо технически. В этом я был не уверен и долго думал, как это снять. Я хотел передать гравитацию и фотореалистичность происходящего. Боевых сцен в фильме больше 30 минут, включая бомбардировки, то есть почти четверть фильма связана с воздушными боями либо со сценами в Сталинграде. Это радикально иначе, чем, например, в ДЕВЯТАЕВЕ, где только две сцены с воздушными боями, если их в принципе можно назвать таковыми. Я не верю во многие технические решения нашего кино, потому что они, на мой взгляд, смотрятся хуже, чем в каких-то крупных американских проектах. Они воспринимаются как дешевая либо не очень осмысленная анимация.

Поговорим о производстве картины. За время съемок вы столкнулись с серьезными сложностями, когда продакшн нужно было перезапускать заново из-за аномальной погоды в Питере, карантина, невозможности снимать реальные самолеты за границей (в России нет «Мессершмиттов» и «Яков»), изменения цен и других сложностей. Можете ли вы рассказать подробнее обо всех преградах и о том, как изменился бюджет картины по сравнению с изначальными цифрами?

Перед съемками мы столкнулись с определенными сложностями, связанными с тем, что наши представления о том, что мы можем использовать для съемок этого фильма, оказались несколько далеки от действительности. Я хотел снимать реальные самолеты. Выяснилось, что в России нет никаких самолетов нужной нам модификации – тем более летающих. То есть нам не с чего было их восстанавливать и копировать. Выяснилось, что нет летных комбинезонов. Были только какие-то бутафорские, смешные, нелепые комбинезоны. То есть то, что мы когда-то видели прекрасно сделанным в фильме ТОРПЕДОНОСЦЫ, не сохранилось, и Лене Окопной, художнику картины, пришлось это восстанавливать. Выяснилось, что почти нет соответствующих тому времени гимнастерок – не моделей из 50–60-х годов, которые теперь выдают за военные. Нам все же удалось преодолеть эти проблемы.

Еще одной трудностью стала аномальная погода. Картина должна была быть зимней. Мы начали снимать 12 января 2020 года, а в ту зиму снега не было вообще. Мы должны были снимать на аэродромах на берегу Финского залива, были готовы самолеты. К тому моменту мы с большими сложностями изготовили 10–12 моделей «Яков», не считая «Мессершмиттов». Эти самолеты должны были выдерживать подъемы на гимблы (устройства, позволяющие легко двигаться по разным траекториям, имитируя невесомость или полет) для того, чтобы вертеться. Мы с этим справились, вышли на съемки. А льда не было, начались шторма, нас сносило, затапливало, ломало самолеты. Такого, чтобы не выпал снег за всю зиму, на моей памяти не было никогда. Только мы справились, нашли в Европе настоящие самолеты, только договорились их перекрасить, была готова группа – началась пандемия ковида. К этому моменту была снята часть материала и работала огромная группа. Мы остановили фильм, а когда съемки стали возможны, натуры уже не было, так как наступило лето. Через паузу происходит полный перезапуск.

Заканчивается ковид – начинается взрывной рост цен на производство. За фактически пять лет производства с потерями от ковида, то есть полной остановкой, перезапуском через год с новой группой и изменением технологии съемок в целом, потому что мы не смогли снять настоящие  самолеты в Европе, и где-то их пришлось заменить, а где-то – переделать современные, произошел рост бюджета. Сумму озвучивать не буду, но это справедливый рост. На момент запуска и до всех неприятностей ориентировочный бюджет составлял 450–500 миллионов рублей – это не космическая сумма.

Вашими партнерами по производству стали «Кинопрайм», Фонд кино, Первый канал, «Амедиа Продакшн», «Ленфильм». Насколько сложно было привлечь финансирование всех этих структур? Много ли придется возвращать?

Конечно, в бюджете использована часть возвратного финансирования, часть безвозвратного. Константин Эрнст с самого начала участвовал в проекте. Я предложил ему фильм, и он его заинтересовал. Мы уже сотрудничали при создании ДОВЛАТОВА. «Кинопрайм» присоединился через год. Мы благодарны Фонду кино за поддержку. Там мы получили безвозвратные средства. Увидев материалы со съемок, где-то на середине продакшна присоединилась «Амедиа». Комитет по культуре города Санкт-Петербурга очень помог. «Ленфильм» присоединился в начале, студия помогала частично с арендой транспорта, помещением для группы, реквизитом, костюмами.

История про женщин-летчиц очень трогательная и важная, она сделана в соответствии с сегодняшними тенденциями мирового кинематографа, где принято говорить о женщинах в современном обществе и в историческом контексте. Вы написали сценарий совместно с Еленой Киселевой, которая много работала с Андреем Кончаловским. Как строилась ваша работа над сценарием? Можно ли сказать, что Елена отвечала за женскую линию в фильме?

Мы работаем совместно: что-то привносит она, что-то привношу я, мы обсуждаем. Если ты не совсем идиот и обладаешь какими-то компетенциями и желанием снять кино, то довольно сложно не найти эмоцию, правду, сопереживание в истории взросления молодых девушек-воинов, их обретения любви, понимания жизни, смелости, умения воевать и в некоторых случаях – героической гибели. История изначально строилась как путь воина. Условно это СЕМЬ САМУРАЕВ. Далее стояла задача выстроить историю, сделать так, чтобы она держала зрителя. Мы показывали фильм на этапе монтажа множеству разных людей и пытались добиться того, чтобы при достаточно большом хронометраже история не отпускала зрителя. И на этапе сценария было важно сделать так, чтобы не пропадала энергия. Это многосоставная вещь, которая заключалась в бесконечных обсуждениях с Леной того, какой герой выживет, а какой – нет, как выживет и как погибнет. Мы бесконечно по-разному героев спасали и бесконечно искали разные способы их убийства, пытались находить более кинематографические. Они и тонули, и сгорали. Потом от этого отказывались. Далее мы обсуждали, где мы врем, а где не врем. Где-то мы врем технически, потому что использованная в фильме модификация самолета в реальности появилась через пять месяцев, но зато там было видно заднюю полусферу, и можно было делать более эффектные, кинематографичные кадры.

Для вас как мужчины не было проблемы в создании женского мира в картине?

Огромное количество женщин работало над созданием картины. Изначально в этом и был во многом смысл: делать в значительной степени женский фильм усилиями его создательниц-женщин. Мне казалось это правильным и дающим какое-то накопление энергии. В этом нам помогала художник-постановщик Лена Окопная, которая продумывала костюмы героев. Кроме Константина Плотникова, операторами фильма были Юлия Галочкина и Наталья Макарова. Также в нашей команде художник по гриму Наташа Раткевич и директор Лена Белкова.

В фильме девушки говорят о том, что об их подвигах не пишут в газетах, они как будто невидимы для постороннего взгляда. На протяжении всего повествования в них не верят, их упрекают в ненужности и пытаются всячески унизить. Откуда, на ваш взгляд, это пренебрежительное отношение к женщинам на войне? Ведь к тому времени уже свершилась революция, которую начали российские женщины, прошла одна из первых в мире волн феминизма, Первая мировая война, и везде участвовали женщины. Тем не менее, они постоянно сталкивались с унижением во время своего пребывания на фронте.

Женщины действительно сталкивались с таким отношением. Пилоты-мужчины в картине не верят, что девушки могут воевать. Это такие пацанские глупости. В составе ВВС доля женщин была крошечной, но летчицы так же успешно сбивали противников, гибли. Самым успешным летчиком-истребителем времен войны стала героически погибшая советская летчица Лидия Литвяк. Тем не менее, по законам драматургии для того, чтобы герой стал героем и победил, он должен не только бороться с обобщенным антигероем, но ему приходиться преодолевать трудности, в него не верят, сомневаются в его способностях.

Все это основано на довольно распространенных негативных общественных стереотипах по отношению к женщинам.

Они действительно распространены! Но для меня эти стереотипы не существуют, именно поэтому этот фильм делали женщины. Когда моя жена Елена Окопная начинала путь художника-постановщика, очень многие скептически к этому относились, в том числе потому, что она женщина. Когда моя мама Светлана Кармалита начинала путь сценариста, то сталкивалась с тем же самым. Даже в советские времена. Другое дело, что я не преувеличивал бы сексизм в Советском Союзе по сравнению с Европой и США. Избирательные права женщин в СССР появились раньше, чем во многих странах. И до войны в СССР были выдающиеся женщины-летчицы. Я не склонен преувеличивать проблему равноправия полов в Советском Союзе. Наверное, были какие-то сложности, но по сравнению с Европой женщины в нашей стране обладали бόльшими правами. Естественно, были какие-то предубеждения. Какие-то предубеждения существуют и до сих пор. Любой женщине в профессии – будь-то оператор или звукорежиссер – приходится что-то доказывать. Хотя я не вижу в этом каких-то больших проблем и преувеличений в России. Я немного содрогаюсь от феминитивов – «режиссерка», «актерка» – и не считаю, что в современной российской киноиндустрии эта проблема так уж существенна.

Если бы российская киноиндустрия была устроена чуть по-другому, этот фильм должна была бы снять женщина. Но женщины-режиссеры в России не снимают крупнобюджетное кино, им не дают средств на создание масштабных блокбастеров, и они существуют в нише авторского и документального кинематографа.

Если бы у меня был миллиард, я дал бы его какой-нибудь прекрасной женщине, чтобы она сняла блокбастер (смеется). В таких нюансах я не ориентируюсь. Я начал снимать большие сложные исторические фильмы двадцать лет назад.

Вы сняли один из самых воодушевляющих российских фильмов про женщин на войне за последние годы, и при этом вы мужчина. Вы феминист, Алексей?

Я не знаю, что такое феминист. Я нормальный человек, и не считаю, что женщина должна сидеть на кухне и восхищенно на меня смотреть. Наверное, в этом есть своя завлекательность, но я не уверен, что мне было бы интересно с этой женщиной, и это было бы интересно самой женщине. Это вообще не предмет моего размышления. Фильм рассказывает про то, как девушки пробивали себе дорогу, про то, что они должны были доказать свою состоятельность. Все, что мы с Леной Киселевой задумали при написании сценария, мы воплотили на экране. Высказывание завершено. Для меня нет никакого значения, какого пола человек, вероисповедания, национальности, с кем он живет. Очевидно, в каких-то моментах женщинам приходится больше доказывать, но для этого есть художественные высказывания.

Светлана Алексиевич в своей книге пишет, что когда мужчины возвращались с фронта, их встречали как героев, а женщин часто унижали и в тылу, намекая на то, что они были «походными женами» для воевавших мужчин. При этом подвиги женщин в расчет никто не брал. Или вообще о них не было принято говорить. У вас есть в фильме эпизод с попыткой изнасилования, есть несколько эпизодов, где молодые девушки из разных слоев общества говорят о том, как их насиловали в детском доме или в приюте. И это чудовищные истории, которые существуют как бы параллельно основной линии повествования, но никуда не уходят. Летчицу-истребителя, одну из лучших, мужчина обвиняет в том, что ее взяли для красоты, а затем пытается изнасиловать. Откуда это скотское, неуважительное отношение к женщине, которая уже всем все доказала?

К сожалению, это распространено. Я знаю очень много женщин, у которых были подобные проблемы, и знаю много женщин, которые несколько гиперболизируют случившееся. Для одной из героинь это важная составляющая истории формирования ее характера. И важно, как она наказывает этого человека за содеянное. Обратите на это внимание. Это важный социальный аспект и важная драматическая история для фильма. Когда-то советские режиссеры были абсолютно потрясены, когда голливудский режиссер в ответ на вопрос, что такое режиссер, ответил, что он рассказывает истории. А наши режиссеры говорят, что ставят проблемы. Вы меня спрашиваете как советского режиссера, ставящего проблемы, а я хочу рассказывать истории.

Но история не может быть без проблем.

Правильно. Поэтому для меня есть миллион нюансов фильма – есть части характера, драматургии, ощущений, безусловно, артикуляция важных для людей вещей. Мне важна драматическая история каждой героини. Мне важно, как летают самолеты и как они взрываются. Лене важно, как она сделала костюмы и декорации. Это все одинаково важно. Потому как я глубоко убежден, что нормальное кино многосоставное. В нем должно быть не только драматическое, но и смысловое напряжение. Оно должно быть энергетически заряжено, и эти энергии должны соприкасаться, высекать какие-то искры. Это все должно двигать повествование. И это все можно делать абсолютно в хорошем, прекрасном драматическом кино, в том числе, в арт-мейнстриме. И это нужно делать.

Понятно, что в фильме есть ваше четкое высказывание и про женщин, и про Великую Отечественную, но с учетом того, что картина была задумана до многих событий, которые произошли с нами за последние несколько лет, как вы считаете, есть ли у зрителя в современной России потребность смотреть масштабный и во многом очень тяжелый фильм о войне?

Большое спасибо, что вы сказали слово «тяжелый», чтобы кинотеатры никогда не взяли фильм (смеется). Да не такой он тяжелый. И думаю, такая потребность есть. Мы были очень озабочены, с одной стороны, тем, чтобы человек «въезжал» в этот фильм, с другой стороны, тем, чтобы рождалось ощущение сопричастия, присутствия и некой документальности, реалистичности событий, воздушных боев и обстановки военного быта. С этим, собственно говоря, было связано огромное количество производственных сложностей. Мне казалось, что мир выдуманных рисованных комиксов постепенно истончается и исчезает. Думаю, сейчас как раз пришло время фильмов не пошлых, пластиковых и глупых, а тех, которые, наоборот, довольно честно говорят о войне, о человеке на войне, о плохом и хорошем в нем, о его страхах – и делают это искренне. Сегодня мы все живем в мире Telegram и YouTube-роликов и видим, как происходят события на самом деле. Этот опыт, когда мы все сопричастны к перестройке и к рождению какого-то нового мира и новой реальности, которую мы постоянно видим в трансляциях, дает новое измерение для военного кино. Все то, чем режиссеры раньше так гордились и о чем снимали комиксы или фильмы с компьютерной графикой, умирает, потому что выглядит фальшиво. А мы клали жизнь, чтобы фальши не было либо ее было мало, и мне кажется, что отличие нашего фильма о войне в том, что его пространство минимально выдумано.

В фильме было воссоздано шесть воздушных боев при помощи компьютерной графики и комбинированных съемок. Расскажите, кого вы выбрали для реализации ваших замыслов? Сложно ли было найти компанию, которая соответствовала бы вашим высоким стандартам?

Ознакомившись с отечественными достижениями в области компьютерной графики и проведя определенные калькуляции, мы поняли, что это выглядит плохо, а если выглядит хорошо, то настолько дорого, что значительно дешевле снимать настоящий самолет. Соответственно, изначально мы решили проецировать фон, снятый с прикрепленных к самолетам камер, на систему LED-экранов, а не привлекать дорогую компьютерную генерацию. Далее нам было необходимо спроектировать специальный гимбл, который поднимал бы самолет и вертел бы его. Я ставил задачу сделать так, чтобы кабина кренилась под воздействием гравитации, вибрировала и чтобы физика тела человека внутри самолета была настоящей. Не должно было быть чистого прозрачного компьютерного изображения, то есть не должно было быть «зеленки» (хромакея) при съемках. А мы снимали огонь в кабинах и живые облака. То есть изначально я выбрал более сложную технологию. Было много вариантов, как ее реализовать, но от съемок на хромакее мы отказались сразу по причине того, что эта технология устарела, является дорогой и бессмысленной, в ней нет жизни. Именно поэтому на самом деле ТОП ГАН: МЭВЕРИК снимали в значительной степени в самолетах. Далее мы рассматривали возможность снимать с LED-экранами либо размещать камеру внутри самолетов и только фрагментарно захватывать лица.

Мы сразу поняли, что бомбардировки и пролеты самолетов над артистами вместе со взрывами будем снимать без компьютеров, потому что аренда настоящих самолетов стоит радикально дешевле графики. Можно взять четыре относительно современных «Як-52», впоследствии доработать их в графике, чуть видоизменить хвост, стереть шасси, сделать небольшое декорирование и снимать с определенных ракурсов: снизу, когда он пролетает над героями, когда он проходит сквозь взрыв, сквозь дым, ниже над землей. Четыре самолета на весь день стоят кратно дешевле, чем один кадр компьютерной графики. На снятых с земли кадрах, когда пролетает настоящий самолет, дым видоизменяется, происходит его турбулентность. Люди внизу по-настоящему вжимаются в землю. Такое стоило бы в графике космических денег, и неизвестно, возможно ли в России сделать это качественно и живо. У самолетов есть вес, траектория их движения в воздухе не подчиняется законам компьютерных художников, а обладает своей физикой, которую практически невозможно воспроизвести на компьютере.

На крупных планах пролета самолетов мы изначально решили, что будем искать настоящие самолеты, потому что это тоже дешевле, чем компьютерная графика. До ковида съемки за границей двух самолетов, «Яка» и «Мессершмитта», в достаточно большом объеме стоили радикально дешевле, чем если бы мы их рисовали. А их же потом можно размножить. Плюс это настоящие самолеты. Но этого не случилось. Опять же, устаревшие технологии не могут точно передать полет.

Вы можете посмотреть китайский фильм за 100 миллионов долларов с компьютерными самолетами, и вам будет казаться, что они нарисованы, потому что такие вещи фактически невозможно передать, это под силу небольшому количеству американских компаний. В полете самолета миллион нюансов – у самолета есть колебания, он скользит по воздуху. Тогда мы решили снимать модели. В съемках принимали участие чемпионы мира по авиамоделированию. Так же во многом сделан ДЮНКЕРК. Разница у ВОЗДУХА с ДЮНКЕРКОМ только в том, что у нас не было настоящих самолетов. Продюсеры запрещают мне сравнивать ВОЗДУХ с ДЮНКЕРКОМ, но я считаю, что они неправы, потому что в нашем фильме что-то сделано даже лучше. К примеру, в ДЮНКЕРКЕ порой не двигается земля.

Компания XOVP, которая занимается графикой, LED-экранами и созданием искусственных миров, соединила проекцию на экраны и построенные Федором Журовым гимблы. Нам был необходим достаточно большой и высокий экран, который позволил бы снимать самолет, поднимающийся на огромную высоту и способный совершать все маневры. Проблемой было сделать так, чтобы края экрана не виднелись, поэтому его высота достигала 12 метров, а длина – 20 метров. Он был полуизогнутый, сверху и сзади также были расположены экраны. Еще мы хотели, чтобы в кабине пилота в очках и на стеклянных поверхностях отражалось небо и были блики. Правда состоит в том, что когда вы сидите в кабине, то между небом и человеком есть множество мелких отражений и искажений, которые дает стекло. Это невозможно либо очень дорого сделать на хромакее – а выглядеть будет искусственно. Также в фильме есть сцены с пожаром в кабине и подбитым самолетом на фоне экранов, должна была быть пиротехника между проекцией фонов и самолетами. Компания XOVP предложила интегрировать в эту часть компьютерную графику. На базе игрового движка Unreal Engine они разработали алгоритм движения самолета, движения трассеров, моделей, чтобы это все жило, чтобы фактически тот материал, который мы снимали без доработок, внутри кабин, происходил сразу. Другое дело, что у нас возникли проблемы с вибрациями камер. На 5-6 видов самолетов были установлены разные камеры, снимавшие фоны, которые потом проецировались на экраны, и затем в эти фоны сходу внедрялась компьютерная графика.

Следующая компания, Trehmer, делала нам замену некоторых самолетов в компьютерной графике. В какие-то моменты нам все-таки пришлось ее использовать, например, на общих планах. Но самолеты были нарисованы специальным способом: сначала мы снимали настоящие «Як-52», а потом полностью заменяли их в компьютерной графике, повторяя траекторию и физику движения, покачивание крыла, заносы корпуса. Проблема российского кино о летчиках состоит в том, что самолеты там летают, как не могут в жизни, как будто они движутся по рельсам. А самолеты плывут в воздухе и их часто заносит. Смысл был в том, чтобы максимально передать фотореалистичность движения полета.

Плюс на съемках случались всякие моменты: аварийные посадки, обледенение самолетов, на которых стояли камеры, на съемках воздушных сцен бомбардировок самолеты проходили низко, и у них пробивались крылья. Очень много неприятностей было связано с закрытием воздушных пространств, сложностей с разными самолетами. Все это требовало больших вычислительных мощностей, не всегда их хватало, тем не менее, учитывая довольно большой объем воздушных сцен, мне кажется, это все более или менее сложилось.

За это время вы научились пилотировать?

Нет, не научился. Зачем мне? Вот оператор Константин Постников оказался фанатом авиации. Он радостно пилотировал и летал с камерой. Ему только дай полетать.

В начале фильма героини задают друг другу вопрос, что важнее – Родина или человеческая жизнь? В конце героиня на него отвечает, но мне хотелось бы задать его вам в том контексте, в котором мы с вами живем сегодня: что важнее – Родина или человеческая жизнь?

Сложность этого вопроса в том, что как бы я на него ни ответил, все равно мой ответ будет восприниматься не через мои слова, а через отношение читающего к проблематике. Думаю, как ни странно, существует неразрывная связь между тем, кто ты есть, и местом, где ты живешь. По крайней мере, для моей семьи это так. В фильме дан довольно элегантный и точный ответ на этот вопрос, соответствующий моим ощущениям. Для каждого ответ на этот вопрос индивидуален. Для кого-то важнее страна, для кого-то важнее он сам.

Я смотрю на это в контексте судьбы русской интеллигенции, которая иногда согласна с родиной, иногда не согласна. Зачастую родина ведет себя и относится к нам по-разному. Фильмы моего отца четырнадцать лет запрещали, а теперь их везде показывают и говорят, какие они патриотические. Мой дед был объявлен космополитом. За что? Почему? Я считаю, что недаром настоящие русские писатели всегда находились в какой-то сложной неразрывной связи со своей страной. Недаром не хотели уезжать Бродский, Довлатов, недаром вернулся Солженицын, недаром Набоков жил в гостиницах. Очень многое происходило не без оснований, со всеми согласиями и несогласиями. Как ни странно, русская культура существует в странной синергии нашей судьбы с тем местом, где мы живем, с историей и особенностями этого места, и тем не менее, с интересом к месту, где мы живем, к стране, в попытке ее понять, почувствовать.

Главная героиня, летчица Белова, – из репрессированной семьи. И в какой-то момент она задает себе вопрос: почему я должна рисковать своей жизнью ради людей, которые пишут друг на друга доносы? И вообще, нужно ли это делать ради людей, которые сами готовы друг друга сожрать и отправить в лагерь или на расстрел по ложному доносу?

В фильме персонаж Сергея Безрукова ей отвечает на этот вопрос. Я абсолютно солидаризируюсь с ответом героя Безрукова персонажу Анастасии Талызиной.

Откуда вообще вся эта неискоренимая ментальность доносительства, на ваш взгляд?

Да эта черта в каждом народе есть! Думаете, в Америке на вас не донесут, если у вас газончик растет неправильный? Не донесут в Германии, если у вас открыта форточка и туда уходит тепло?

Однако ни в Европе (кроме, пожалуй, Германии), ни в Америке в XX веке не была развита система, в которой людей по доносам систематически сажали и расстреливали в течение нескольких десятков лет.

По доносам сажали во время Великой французской революции, в Германии в 30-х годах XX века тоже доносили и немного травили газом. Я думаю, русский народ не хуже и не лучше других народов этого мира. Доносы и репрессии проходили все страны. Просто кто-то прошел это на столетия раньше, кто-то – позже. Если мы посмотрим постреволюционный террор, то найдем довольно много общего между Великой Октябрьской революцией и Французской.

Даже несмотря на то, что между ними прошло почти полтора века?

Да, но у нас и многие государственные институты сформировались позже, и университеты в России появились гораздо позже. У России свой путь – с каким-то временным лагом. Так же, как с феминизмом, я не разделяю людей по национальностям. Мне кажется, только в упрощенной картине мира одни национальности обладают какими-то определенными чертами, а другие – иными. У одних все по закону, у других – не по закону. Все люди одинаковы. Да, были доносы. Доносить нехорошо. Я знаю столько людей, которые доносят в нынешних обстоятельствах, некоторых из них даже считают самыми моральными существами на свете. Да, это трагическая история нашей страны. К сожалению, очень часто рефлекторный ответ общества на испытания состоит в том, что начинают доносить, стучать, бояться и уничтожать инакомыслящих. Это есть везде. Просто где-то меньше, где-то больше. Герой Безрукова в фильме правильно говорит, что не все стучали, и я воюю не за дурное в нас, а за лучшее.

Сегодня российские фильмы не так часто можно увидеть в конкурсах зарубежных фестивалей. Как вам удалось попасть в конкурс Токийского международного фестиваля? Довольны ли вы тем, что мировая премьера фильма состоялась именно там?

Мы послали картину, она понравилась отборщикам, и мы попали в конкурс. Мы довольны и считаем это хорошим стартом.

Прошлая ваша картина, ДЕЛО, участвовала в конкурсе Канн. Возникала ли сегодня мысль послать заявку на европейские фестивали?

На данном историческом этапе это невозможно по многим причинам. Ничего страшного. У моего отца были замечательные картины. И в Каннах он был только один раз с ХРУСТАЛЕВЫМ, да и то не очень хорошо показался, как известно, по поводу чего страшно переживал. Стал ли фильм ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ БЕЗ ВОЙНЫ хуже от того, что не участвовал в Каннах? Нет. И фильм ХРОНИКИ ПИКИРУЮЩЕГО БОМБАРДИРОВЩИКА тоже не стал хуже без премьеры в Каннах.

Приятно ли приезжать в Канны? Приятно. Тепло, хорошие гостиницы, такой праздник между Новым годом и 1 сентября. Канны заканчиваются, и начинается другая жизнь. Мне кажется, на самом деле это не так важно. И потом, история – забавная штука, и она совсем не такая, как кажется. И вообще все не то, чем кажется. В том числе русская рефлексия о том, какие мы ужасные, тоже в принципе идет от необразованности. Где-то ужасные, где-то есть другие, еще более ужасные, чем мы.

История меняется. Что будет через 5–10 лет? Все может измениться. Наоборот, может возникнуть новая большая дружба. Все равно придется разговаривать с миром. Культура уже, конечно, - никакой не диалог цивилизаций. Диалога нет, он уничтожен и невозможен, никто не понимает и не слушает. Но культура как попытка хотя бы выработать общий алфавит, чтобы люди всмотрелись в иное, все равно будет необходима. И через это будет выстраиваться новый многолетний диалог. Рано или поздно все изменится.

Премьера ВОЗДУХА в России назначена на 18 января, то есть вы осознанно отказываетесь от самых хлебных дней новогоднего проката. Почему было принято такое решение?

Во-первых, ВОЗДУХ приурочен ко дню снятия блокады Ленинграда, важной для фильма темы. Во-вторых, военная драма на Новый год – это не то, что необходимо кинотеатрам. Тем не менее, Константин Эрнст и НМГ очень верят в картину. Выход в прокат после праздников кажется мне верным, потому что в Новый год люди пойдут на что-то другое.

Оборачиваясь на все трудности, которые вы преодолели, мировые катаклизмы и технические проблемы, стали бы вы снимать ВОЗДУХ? И что бы сказали из дня сегодняшнего себе в тот период, когда начинали съемки? Какой бы дали себе совет?

Я считаю, что не было сделано ни одной ошибки, кроме одной, обусловленной моей человеческой доверчивостью. Мало того, в производство фильма и в сценарии было заложено такое резервирование – технологическое, творческое, драматургическое, что какие бы удары по фильму ни наносились, он все равно бы выстоял. И поскольку я изначально понимал, что съемки станут войной на выживание, вся территория абсолютно неизвестна, то мы все время снимали чуть больше, чем надо, потому что понимали: возможен технический брак. Лена правильно выстраивала политику по костюмам, реквизиту, по стройке. Никаких ошибок не было допущено. Единственное, мне жалко, что из-за постковидного подорожания мы снимали фильм не там, где должны были снимать. Мы планировали построить аэродром под Саратовом и снимать какое-то количество сцен там. Но когда пошел колоссальный рост цен на втором блоке, это уже было невозможно. Все в разы подорожало. В фильме очень много компьютерной графики, сложных кадров. Конкретно два кадра меня немного смущают. Никто не видит этого, но я вижу.

В чем феномен актрисы Анастасии Талызиной (помимо происхождения из актерской династии)? За несколько месяцев в отечественный прокат выходит сразу несколько фильмов с этой еще полгода назад никому не известной актрисой.

Я выбрал Анастасию много лет назад, до того, как она стала известна. Сразу стало понятно, что она может сыграть главную героиню. Это очень талантливая актриса, искренний человек, очень работоспособная, сложная. Она станет новой суперзвездой. А изначально на эту роль ее порекомендовал Константин Эрнст.

Как долго проходил кастинг?

С Талызиной стало понятно сразу. А по некоторым персонажам – долго. В фильме должна была сниматься Александра Бортич, но к моменту съемок она уже была в положении. У меня нет классического кастинга в представлении нашей индустрии. Я могу месяцами выбирать артистов.

Сергей Безруков переиграл в отечественном кино, пожалуй, всех на свете. Почему вы решили привлечь к картине именно его?

Безруков – мощный, талантливый, глубокий, искренний артист. Меня абсолютно не интересует, что про него говорят. Думаю, некие его сложности с исполнением иногда связаны с тем, что с ним просто не умеют разговаривать, а с артистами надо разговаривать. Не только пытаться находить общий язык, но и искать его вместе. Безруков – очень одаренный от Бога человек. Если какой-то режиссер не может этим воспользоваться и боится известного артиста, который много снимается и его нужно немного выводить в другое пространство, то это проблемы бездарных режиссеров, а не артистов. Еще мы пробовали Сергея Бурунова, но он немного не подходил к Талызиной. Я считаю, что он очень крупный артист, как и Аглая Тарасова, и Елена Лядова, и Кристина Лапшина.

Никто же не разговаривает с артистами. Говорят: давай, что-нибудь делай. Что артист должен делать? Он ничего не понимает, ему никто ничего не объяснил. Он – известный артист. Всем нравится, что бы он ни делал. У него, условно, один штамп, который он использует в огромном количестве проектов, потому что режиссеры говорят ему на это: гениально! Надо же артисту объяснить детали роли. Артисты все видят, просто это вопрос коммуникации.

Не могу вас не спросить про хронометраж фильма и вообще про тенденцию удлинения картин в прокате. С одной стороны, мы видим, что голливудские проекты последние пару лет идут по два с лишним часа, с другой стороны, кассу ВАВИЛОНА оскароносного Дэмьена Шазелла такой хронометраж просто убил. Фильм, который длится два с половиной часа – это тенденция мирового кино сегодня или это режиссерская свобода, в которой продюсер не влияет на хронометраж?

Продюсер в нашем случае действительно не очень влиял на хронометраж. Мы делаем испытание – на людях. Фильм хорошо смотрится? Хорошо. Фильм за собой ведет? Ведет. Во множестве случаев картины с большим метражом, вроде ЛИГИ СПРАВЕДЛИВОСТИ, показали результаты лучше, чем проекты с маленьким метражом. Все изменилось. Мы живем в моменте, когда сериалы выходят по восемь серий, и люди смотрят их запоем. Поэтому, мне кажется, хронометраж вообще не будет иметь никакого значения, если фильм хорошо воспринимается и прекрасно смотрится. Если слушать многих продюсеров, то они знают все, как должно быть в индустрии. Только не понимаю, почему у нас тогда нет ни одного фильма, похожего на нормальный голливудский блокбастер? У Федора Бондарчука получается, потому что он старается, и его картины можно смотреть, а в большинстве случаев – нет. Я не говорю про комедии и про ЧЕБУРАШКУ, так как это другая история. Дело не в хронометраже, а в сопереживании, во внимании и вовлеченности зрителей. Если это работает, продолжительность фильма не имеет значения.

Все-таки чем вызвано массовое увеличение хронометража современных фильмов?

ВОЗДУХ выйдет довольно большим количеством экранов. Я думаю, все поняли, что зрители способны воспринимать более долгие фильмы. В российском авторском кино как раз очень часто бывает «не дорезано», часто эту бесконечную жвачку надо сокращать. Я долгое время не ездил на российские фестивали, а в последнее время побывал на многих. Кажется, там показывают «не дорезанные» фильмы. Зрителю уже все понятно, а мысль продолжается и продолжается. Даже у Бергмана и Феллини что-то постоянно менялось, а в наших авторских фильмах ничего не меняется.

У вас была какая-то режиссерская версия, которая длилась пять часов?

Нет. Была версия короче, но ее хуже смотрели люди.

ВОЗДУХ – жанровое кино или все-таки арт-мейнстрим?

Не знаю, жанровое или нет. Я считаю, что кино должно вести за собой. Помимо того, что это великие фильмы, ОДНАЖДЫ В АМЕРИКЕ, КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ, ТАКСИСТ – это что? Понятно, я не сравниваю ВОЗДУХ с этими картинами. Появилась странная ниша артхауса. Масса умных людей понимает, что подразумевает это название, а я не знаю, что это такое. Можно назвать ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ Киры Муратовой мелодрамой? Можно. Авторское кино – это как бы взгляд и высказывание, а не жанр. Нет такого жанра «авторское кино», Ван Гог или Пикассо ценны уникальностью, вот и сложное кино должно быть хоть чуть-чуть уникальным. Есть либо какое-то художественное высказывание, либо псевдоуникальные фильмы для псевдокинофестивалей. Я вообще считаю, что авторское кино умирает, исчезает, становится слишком капиталоемким и конкурентно ненужным. Все дорожает. В том виде, в котором это существует в России, это путь в никуда. За 5-6 лет стоимость производства кино выросла в два раза, точно процентов на 80. Себестоимость выросла. ДОВЛАТОВ стоил бы сегодня ровно в два раза дороже. И если в одних реалиях это было хоть как-то разумно, в других становится неоправданно.

Не знаю, сложный вопрос. Задача была другая. Задачей было сделать так, чтобы фильм вызывал эмоции, чтобы в него можно было погрузиться. Сделать так, чтобы воздушные бои казались максимально аутентичными.

Бои в этой истории для вас превалируют над сюжетом?

Почему превалируют? Просто это было самое сложное. Со всем остальным было более или менее понятно. Со всем остальным я в принципе могу все что угодно побороть. А это было самое сложное технологически, и мне было интересно. Пройдет три месяца, и я фильм вообще помнить не буду, и думать о нем не буду.

Вам не жалко? Вы же почти пять лет жизни потратили на него.

Нет. Мой отец все время думал о своих прошлых фильмах и возвращался к ним. Получилось, не получилось. Это его съедало. Я вообще не думаю о прошлом. Жизнь достаточно печальна и сложна, чтобы еще возвращаться к прошлому. Снял и снял, постарался, сделал все, что мог. Без продюсеров Артема Васильева, Константина Эрнста, Антона Малышева и некоторых еще людей, без «Ленфильма», без Петербурга ничего бы не получилось.

Фото: Анна Темерина, кадры из фильма ВОЗДУХ, кадры со съемок фильма ВОЗДУХ