Андрей Золотарев: «Люди, которые делают плохие проекты, невероятно трудоспособные и продуктивные. И это мешает рынку»
БК поговорил со сценаристом о том, какие возможности есть у отечественных кинопроизводителей сейчас, о контентных предпочтениях аудитории и о жизни в условиях новой реальности
После приостановки работы голливудских мейджоров в марте 2022 года российские зрители лишились возможности смотреть крупнобюджетные проекты на экранах кинотеатров. В свою очередь российская киноиндустрия не смогла своевременно предложить замену ушедшим релизам. Об этом и многом другом БК поговорил со сценаристом Андреем Золотаревым, работавшим над фильмами ПРИТЯЖЕНИЕ, ВТОРЖЕНИЕ и дилогией ЛЕД.
Интервью было впервые опубликовано 15 июля в ЭБК №27 (955).
Мы с вами беседуем во время фестиваля «Горький Fest», где вы входите в состав жюри. Затем вы будете участвовать в работе жюри фестиваля сериалов «Пилот». Расскажите, пожалуйста, о ваших впечатлениях от конкурсной программы «Горький Fest» и о ваших ожиданиях от программы «Пилота».
У меня странные впечатления, потому что я первый раз в Нижнем Новгороде в качестве члена жюри. Я был здесь до этого проездом с небольшим мастер-классом, а на сам фестиваль не попал. Сейчас программа составлена так, что документальные картины, короткие и полные метры оцениваются вне зависимости от формата фильма. Это суперстранно на первый взгляд. Но так фестиваль становится в большей степени эмоциональным, чем математическим: мы выбираем не столько по критериям, сколько руководствуясь собственными эмоциями. Нас к этому подталкивает программный директор, который составил все таким образом. Это очень необычно. Я не могу раскрывать подробности, но у меня полярные впечатления: что-то активно не нравится, но может понравиться кому-то другому, а есть одна картина, которая мне крайне понравилась. Я не думал, что в Нижнем Новгороде проходит такой масштабный фестиваль. «Горький Fest» организован так, что многие могут позавидовать: тут много гостей, переполненные залы на программах короткого и полного метра. Это заряжает и дает ощущение классного кинематографического братства, которое на время выехало в Нижний Новгород. От «Пилота» я пока ничего не жду, потому что я там никогда не был. Всегда думал, что программа «Пилота» более мейнстримная: одно дело, когда снимаешь короткие метры и док, а другое – когда это пилоты сериалов.
Поговорим о ваших прошлых проектах. Когда вышло ПРИТЯЖЕНИЕ, было ощущение, что сейчас начнется бум российских фантастических историй. Однако сейчас кажется, что тренд притормозил уже на ВТОРЖЕНИИ, у которого был неважный «сарафан» и которое не добралось до сборов оригинального фильма. Кажется, потенциал фантастических проектов в России так и остался нереализованным. Как вы сейчас оцениваете интерес зрителя к подобным проектам и есть ли возможности у рынка удовлетворить высокие требования аудитории к жанру?
У меня есть ощущение, что жанр – это штука не важная. Не думаю, что есть какая-то зависимость между жанром и прогнозами сборов. Это вещь, которая отсылает нас к маркетингу и к людям, которые рассчитывают, в чем аудитория заинтересована сейчас. Это работает следующим образом: вы как зритель пришли и посмотрели хорошую спортивную драму. Когда вы в следующий раз видите спортивную драму, то как не очень опытный потребитель думаете, что она будет такая же классная. Приходите, успеваете разочароваться, а потом смотрите следующий похожий проект, который еще хуже предыдущего. Так возникает лестница, которая формирует устойчивое ощущение, что нас обманывают, будто каждый следующий фильм пытается быть в фарватере предыдущего. Чтобы такой ерунды не происходило, есть смысл не следить за популярными жанрами. Потому что если мы следим и пытаемся работать по клише и референсам, мы всегда будем немного позади. Мне кажется, что зритель готов смотреть любые жанры, если это классно сделанная вещь. Мы помним фильм ОНО, который собрал невероятную кассу, хотя это вообще-то хоррор, еще и про детей. Пришли бы вы к российским маркетологам и сказали им до ОНО, что хотите сделать хоррор про детей и собрать такую кассу, они бы пальцем у виска покрутили. Но он так работает, потому что это хорошее кино – и так работает любое хорошее кино. Дальше – вопрос эстимейтов, грамотно проведенной работы маркетинга и так далее. Поэтому перспективы научно-фантастического кино в России ровно такие же, как и у любого другого кино.
Есть еще такое ощущение, будто в спокойное время больше будоражат активные фильмы про опасность, а в неспокойное люди в большей степени заинтересованы в более радужных, мажорных историях. Примерно такого уровня корреляция существует, но я не вижу смысла этого придерживаться. Хорошо рассказанная история – это история, которому интересна тебе самому. Поэтому я пытаюсь писать то, что мне интересно.
Нет ли у вас ощущения, что большинство российских сценаристов крупнобюджетных проектов как раз ограничены клише, которые заданы голливудскими фильмами? Что им приходится создавать истории, которые похожи на зарубежные картины?
Любой референс нужен для того, чтобы вы разговаривали на одном языке. Кино – это искусство коллективное, когда собирается много людей, и очень важно, чтобы они друг друга понимали. Для этого существуют референсы: по цвету он один, по жанру – другой. Но это совсем не значит, что нужно взять и украсть все, что есть в другом проекте, и выйти с этим к широкому зрителю. Это просто бессмысленно. Есть продюсеры, которые говорят: давайте сделаем, как у них. Но это попытка быть вторыми, третьими, десятыми, но не первыми. Я не вижу сейчас большой разницы в национальных подходах. Мы не так сильно отличаемся по структуре повествования от Голливуда. Мы отличаемся только в степени профессионализма на квадратный метр у сценаристов. Тут странная, парадоксальная штука, потому что наш кинематограф для них является экзотическим, но их кино для нас – совсем нет. Мы на нем выросли, мы привыкли к этим фильмам, нас все это радует и веселит. Есть экспортируемые жанры и есть неэкспортируемые. Например, хоррор или любой страх и возбуждение – это эмоции, которые легко поддаются экспорту. Комедия плохо ему поддается.
Может ли, по-вашему, увлечь зрителя мексиканский, азиатский или восточноевропейский контент так же, как голливудский?
Может ли Анапа заменить Турцию? Ответ: да, может, но встает вопрос объемов, вопрос подготовленности рынка. Америка – страна с наиболее подготовленным рынком, они говорят на английском языке, у них хороший объем экспорта и хорошее качество производства. Есть другие, более локальные рынки с хорошим качеством производства – например, корейский и турецкий. Но, во-первых, их специфика не всегда для нас работает. Например, вы смотрите турецкий сериал «Постучись в мою дверь». В нем все понятно и классно, поэтому он хорошо работает на нашем рынке. А вот с более сложными проектами все не так. Из-за специфичности у нас они воспринимаются как территория арта и далеко не всегда привлекают большую аудиторию – это судьба большинства корейских фильмов в нашей стране. Просто эта ментальность нам в меньшей степени знакома. Если бы мы с 90-х годов были открыты для корейского рынка, у нас вместо голливудских проектов шли корейские боевики, то мы были бы ментально ближе к ним. Но мы воспитаны на другой культуре.
Получается, для экспорта и импорта есть зависимость успеха проекта от жанра, а для внутреннего рынка – нет?
Да. Везде есть зависимость от жанра, но если мы делаем для своего рынка, жанр не столь важен. Если экспортируем и импортируем, то жанр становится важен, потому что это вопрос универсальности языка.
Один из проектов, над которым вы сейчас работаете – СТО ЛЕТ ТОМУ ВПЕРЕД, основанный на книгах Кира Булычева. Нет ли у вас опасения, что зритель может скептически отнестись к современному фильму с культовыми для нашей массовой культуры персонажами?
Конечно, я боюсь. Было бы странно, если бы я сказал, что меня это совсем не напрягает. Абсолютно понятно, что скепсис будет, потому что это сакральные для нас персонажи. У нас не так много сакральных вещей осталось из детства, в их числе – образ Алисы Селезневой. В этом смысле у меня вообще нет шансов: я могу наизнанку вывернуться, но предъявить человеку, для которого с Алисой ассоциируется его детство, то, что понравится ему больше, просто физически невозможно. Мы в детстве можем смотреть что угодно, и нас это невероятно радует. Потом контента в нашей жизни становится все больше, появляются более интересно рассказанные истории. Но все равно детские эмоции невозможно переплюнуть. Я не собираюсь соревноваться с советской Алисой Селезневой. Это другая история, но с теми же персонажами и основанная на произведениях Булычева. Мне не кажется, что я должен что-то делать со своим страхом встретить сопротивление зрителя. Потому что любая попытка себя ударить по рукам может сделать только хуже.
На какой стадии проект находится сейчас?
На завершающей стадией перед съемками.
После ухода голливудских мейджоров наиболее успешными в российском прокате стали семейные проекты на стыке жанров. В частности, фантастическая комедия АРТЕК. БОЛЬШОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, которая работала в кинотеатрах больше двух месяцев. Как вы можете объяснить интерес аудитории именно к таким картинам?
Повторюсь, что не очень важно, в каком жанре сделан проект. Безотносительно АРТЕКА давайте представим семейное кино в летней сетке. Производители вообще с опаской выдают в летнее время семейные фильмы, потому что многие дети разъехались из городов. Но этот же факт создает дефицит на рынке, потому что также множество детей осталось в местах, где есть кинотеатры. Поэтому когда появляется семейное кино, оно собирает свою кассу. Мне кажется, для семейных проектов еще характерен инертный «сарафан». Одно дело, когда мы с вами дружим, вы посоветовали мне посмотреть хоррор, и мы тут же пошли на него в кинотеатр. С детьми другая история: родители пошли, взяли детей, рассказали о фильме другим родителям, а они уже пошли где-то на выходных в кинотеатр. С одной стороны, это наиболее инертная аудитория, но она же получается массовой. За счет этого создается ощущение пролонгированного смотрения.
В прошлом году вы заключили first-look-сделку [Предоставляет право приоритетного выбора проектов для компании. – Прим. БК] с онлайн-кинотеатром IVI. В каком состоянии находится ваше взаимодействие с видеосервисом?
У нас все прекрасно, мы нежно любим друг друга. Учитывая то, что мы в целом как рынок находимся в сложных условиях и нельзя сказать, что у всех все безоблачно, IVI сейчас показал себя как надежный партнер. В этом смысле мы друг друга полностью устраиваем. Сейчас мы прошли экватор нашей сделки, впереди еще год, и пока все здорово. У нас уже есть два проекта, которые мы снимаем, дальше будут еще.
Также в начале 2022 года ваша компания «Иней» заключила сделку с «Марс Медиа» о сотрудничестве. Тогда вы заявили четыре проекта. Расскажите, пожалуйста, в каком статусе ваши отношения находятся сейчас.
«Марс Медиа» – тоже очень дружественная для нас компания. Разница со сделкой с IVI в том, что с «Марсом» у нас просто рамочный контракт: у нас нет сроков, мы не хотим торопиться с разработкой. Мы хотим закончить ее тогда, когда все будет готово, и никак не раньше. В случае с «Марс Медиа» речь идет о полных метрах, мы очень медленно и тщательно разрабатываем сложные проекты, которые требуют большого ресерча. Сейчас один из них находится в стадии завершения сценария, остальные пока в девелопменте, и я не хочу их торопить.
Ограничивают ли эксклюзивные контракты и first-look deals работу сценариста? Комфортно ли ему работать в контрактных условиях?
Мне кажется, это как брак. Вы заключаете какой-то брачный договор и понимаете, что с этим человеком вам жить вместе. Понятно, что хотелось бы про него немножко узнать до того, как вы в загсе окажетесь. То же самое с платформами: мы долго друг к другу присматриваемся, договариваемся, но все равно не понимаем, как жить в браке с ними, пока не начинаем непосредственно в нем жить. Дальше все зависит от вашей прозорливости и степени обоюдной любви. Почему многие first-look-сделки распадаются? Ровно по той же причине, что и браки. Суперкомфортное существование в режиме first-look deal нужно, чтобы автор не думал ни о чем другом, кроме творчества. С одной стороны, это помогает, потому что позволяет свободно работать и спокойно себя чувствовать финансово. С другой – противоречит принципу голодного автора. Все же волка ноги кормят, и понятно, что автор, который находится в режиме голода, может делать более острые вещи. Но это средняя температура по больнице, это не касается всех участников. Мне не кажется, что first-look-соглашения долго продержатся, так как нет ощущения, что они кому-то выгодны. Если есть желание «жениться», то вы и так можете это делать. Я не чувствую себя ограниченным в связи с first-look, потому как все, что хочу реализовывать, я реализовываю с IVI, они меня в этом полностью устраивают. Сейчас подобные соглашения – это большая финансовая нагрузка на платформы, она оправдана только репутационно. Или когда все творцы сильно забукированы на три-четыре года вперед. Сейчас тех ребят, которые раньше были расписаны до 2048 года, можно спокойно получить на рынке хоть завтра, потому что объемы производства сократились.
Что изменилось за последние месяцы для вас лично и для ваших коллег по цеху в работе с онлайн-платформами? Увидели ли вы какой-то новый запрос рынка относительно характера контента?
Любой риск всегда вынуждает менеджеров страховаться. В случае с онлайн-платформами страховка – это понижение стоимости и повышение количества серий. Не знаю, может ли стоять слово «окупаемость» рядом со словом «платформа». Понятно, что классный дорогой восьмисерийный проект не работает экономически – он может работать на репутацию платформы или на увеличение количества подписчиков. Но любой дешевый классный и длинный проект, который работает сезонно, для менеджера круче. Дальше вопрос, что они выбирают: какие-то новые репутационные вещи или эффективную работу с текущей аудиторией. Сейчас у платформ появилось больше соблазна занижать бюджет проекта. Нас это пока не коснулось, мы в лодочке тихонько с IVI плывем. Но, конечно, может коснуться – все зависит от состояния рынка.
По вашему мнению, какие истории сейчас будут интересны зрителю?
Ну люди же все разные...
Но получается же так, что у нас возникает одна спортивная драма за другой, одна история про вебкам-индустрию, а потом еще десятки...
Все верно. И вот так не надо делать. Давайте таких авторов позором заклеймим, и все. Зачем нам эти повторения? Они мешают рынку, потому что делается один хороший проект, а за ним – двадцать плохих. В итоге этот хороший проект погребен под слоем чернозема, создается общее ощущение, что все плохо. Понимаете, в чем парадокс: плохой проект в десять раз проще сделать, чем хороший. И в этом смысле люди, которые делают плохие проекты, они невероятно трудоспособные и продуктивные – и это мешает рынку. Это утопическая вещь, и я понимаю, что мы не можем их остановить. Но нам хотя бы нужно честно сказать: ребята, это некрасиво, так делать не нужно. Подумайте не только о себе, но и о зрителях.
Расскажите подробнее о вашей компании «Иней». Какие проекты вы сейчас разрабатываете?
Мы тихо создали наш семейный очаг. У нас есть две компании, с которыми мы работаем, и в этом смысле у нас нет необходимости делать что-то еще. Представьте, что я придумываю историю, и мне нужно, чтобы она была реализована. Наверное, я захочу с кем-то ее еще делать, если не могу у себя дома. Я могу просто прийти к IVI или «Марс Медиа», и мы начинаем с ними работать. У нас также есть девелопмент, где мы делаем много проектов одновременно. Однако это вопрос воронки, из которой выживет где-то 10 процентов. Всего в разработке у нас около десяти проектов, на стадии съемок находятся два, и все они будут либо на IVI, либо с «Марс Медиа».
Вы планируете дальше работать с «Национальной Медиа Группой»?
Я – с удовольствием. Сейчас НМГ работает со мной не как с продюсером, а как со сценаристом. Есть также проекты, которые я разрабатываю для этого холдинга.
В титрах ряда проектов ваше имя стоит рядом с именем сценариста Олега Маловичко. Можно ли говорить, что какое-то время у вас был творческий тандем?
Маловичко – блестящий сценарист, но мы никогда не были с ним в партнерских отношениях, никогда ни одного проекта не написали вместе. Мы познакомились на нашей общей премьере. Повторюсь, что кино – это коллективное искусство, каждый делает свою часть работы. Бывает, что Олег или я делаем какой-то драфт, и в итоге оба оказываемся в титрах. Иногда мне предлагают проекты, где уже участвовал Маловичко. Тогда я понимаю, что это классный проект, так как у Олега хороший вкус, и включаюсь в эту историю.
Как изменилась ваша жизнь как сценариста после 24 февраля? Какие изменения вы отметили в индустрии?
Как вы знаете, существенно сократились международные возможности. Мы находились на пороге большого экспортного взлета российского кино. Мы видели, что наши сериалы интересны зарубежным платформам, и готовы были с ними работать. Понятно, что эта ситуация существенно обрезала всем крылья. «Иней» мы задумывали как компанию по созданию международного контента, нам пришлось быстро «переобуваться», когда все началось. Я не говорю, что это плохо. Пока нам грех жаловаться – все нормально. Мы стараемся не раздуваться, не хотим бесконечной экспансии, а планируем сохранить бутиковое производство.
Рассматриваете ли вы возможность выхода с проектами на рынки Латинской Америки и Азии?
Мы это прорабатываем, но это сложные рынки. Кто первый прорвется в этот космос, будет нашим Гагариным, который соберет кучу денег и зрителей. Это будет здорово в моменте. Сейчас этого на горизонте не видно – все говорят об этих рынках, но реальный результат мы не видим. Компании ведут переговоры, общаются, мы тоже прорабатываем со всеми дружескими странами возможность совместных проектов. Но для нас это рынки с большой волатильностью, потому что каждый день ситуация меняется – она прыгает то за курсом доллара, то за политической ситуацией, то за какой-то ситуацией с платформами или отменой культуры. Мы не знаем, где споткнемся и где клад обретем. Мы знаем только, что рынок сейчас кошмарится. И для кого-то это возможность, а для кого-то – большие потери. Конечно, самое простое, что можно сделать – это сложить ручки и сказать, что мы посидим у себя в углу и друг для друга будем делать кино. Так тоже можно. Но у нас остаются силы, чтобы предлагать что-то и на международном рынке.
